В обратный путь

От Ихэ-Богдо к Улясутаю существуют две дороги: уже знакомая нам вдоль реки Туин-Гол, повертывающая потом к западу, и другая -прямо на северо-запад. Вернее, это не дороги, а направления, которыми можно пройти, хотя относительно второго Дорджи и уверяет в противном. Он говорит, что летом там мало воды, и монголы проходят здесь только зимой, когда можно пользоваться скудным снегом. Кто его знает, действительно ли он был осведомлен о трудностях этого направления или просто хитрил и хотел пройти ближе к дому. Веря карте больше, чем проводнику, мы стояли за новый, более короткий и интересный путь. К тому же с гор было видно озеро на расстоянии одного перехода, да и дальше как будто что-то поблескивало и голубело.

Мы вышли рано утром в обычном порядке. Дорджи, несколько недовольный и сердитый, вел отдохнувших верблюдов, начавших понемногу обрастать шерстью; сзади присматривал за караваном Миша; остальные ехали впереди. Как нарочно, к этому дню передняя нога у моей лошади опухла там, где была рана от пут; животное шло, хромая, « я с усилием тащил его на поводу. Перспектива не один день вышагивать по песку и щебню в разбитых ботинках, подвязанных веревками, казалась далеко не радостной. Помню, меня раздражало и солнце, припекавшее более, чем всегда, и медленная поступь лошади, и камни, сплошь завалившие всю покатость от самого подножия горы до Долины озер. Идти приходилось, все время лавируя и намечая издали месте, усыпанные более мелким щебнем. Сухие песчаные русла ручьев могли бы послужить нам хорошей дорогой, но они шли к северу и северо-востоку, сильно уклоняясь от нужного нам направления. Ими пользовались только джейраны, несчетные следы которых сливались в утоптанные тропинки. Лежки, овальные, очищенные от камней площадки для отдыха, раскиданы у кустов и за камнями, показывая, что антилоп здесь множество. Однако мы не встретили тут ни одной: среди камней и кустов они умеют быть незаметными. Несколько дальше, где щебни сменились песками и кустики стали редки, у каждого из них можно найти следы недавно отдыхавшего джейрана. По форме песчаных бугорков близ кустиков и по расположению лежек легко сказать, что в это время года преобладающие ветры здесь — западные.

Несколько километров камнями, несколько километров песками — и мы выходим в Долину озер, на дно той длинной впадины, которая, растянувшись у северного подножия Гобийского Алтая, как аквамарины на нитку, собрала вереницу водоемов. В ней лежат Орог-Нур, Ца-ган-Нyp, Улан-Hyp и несколько более мелких. Теряясь на востоке и западе, протянулись вдоль долины торные звериные тропы; ими ходят к воде джигетаи — куланы, аргали и джейраны.

Стада их временами показывались вдали и скрывались, подняв легкие облачка пыли; потом не стало и их. Теперь уже ничто не отвлекало внимания; приходилось придумывать развлечения. С камня, на котором грелась, соскочит круглоголовка и, задрав кверху пятнистый хвост, помчится извилистым ходом, сверкая красноватыми пятнами подмышек. Потом приляжет и мгновенно пропадет из глаз. Снова не на чем остановиться взору. Тогда далеко впереди высмотришь ослепительно белое пятнышко, полчаса и час томишься, ждешь и гадаешь, что бы это могло быть. Пятнышко медленно растет, принимает определенные формы; становится ясно, что это кости... «Верблюжьи? Нет, не верблюжьи; ну, значит, куланьи...» Кости оказываются джейраньими. Череп, позвонки и лопатки выбелены солнцем, как блестящий кварц; они кажутся издали гораздо большими, чем есть на самом деле. Рубчатые изогнутые рога нагреты, и, когда я берусь за них, теплота их кажется живой, но глазницы и коробка черепа, где был мозг, плотно набиты песком. Он высыпается оттуда с мертвым шелестом, увлекая сухие шкурки кожеедов. Рассматриваю белые, с потрескавшейся эмалью зубы, считаю рубчики на рогах, на правом и на левом по отдельно-' сти, вычищаю песок, понемножку обламываю лишние кости. За этим занятием проходит полчаса. Впереди по-прежнему ничего примечательного, и лишь далеко темнеет крошечный обтрепанный кустик. Он сух, колюч, полузанесен песком, как все одинокие пустынные кустики, но и ему рады. Я вижу, что посмотреть на эту диковинку подъезжает Викторыч. Дорджи с верблюдами тоже невольно держит на этот ничего не значащий маяк.

За кустиком такая голая равнина, что направление приходится держать на стеклянно мерцающую, дрожащую полоску озера, которая становится то шире, то уже, пока медленно из обманчивого большого водоема не превращается в широкую впадину с глинистой почвой, покрытой седыми и белыми выцветами соли. Низина окружена буграми с замученными ветром кривыми и судорожно перевившимися кустами тамариска; берега ее плоски и илисты; пересыхающее озеро больно сверкает под солнцем. Кто-то нехотя идет пробовать воду, будучи уверенным в ее непригодности. Красные утки, пеганки и шилоклювки поднимаются ему навстречу и снова садятся на те же места, как будто зная, что человеку здесь нечего делать. Он нагибается над водой, черпает горстью, потом выплескивает воду, смущенно обтирая потный лоб. Кони нюхают ее, недоверчиво касаются губами, оставляя мелкую рябь от дыхания, верблюды высоко держат головы, даже не желая нагибаться. Все мы, привычно терпевшие до вечера, разом чувствуем, что хочется пить. Может быть, в другом месте вода лучше?.. Я иду к озеру, проваливаясь через мягкую, словно пуховую, корку. Вода тепла и липка, соль и горечь обжигают мне рот. Нет, должно быть, придется оставить ее джейранам, тропами которых изрезаны все берега.

Дорджи решительно вскакивает на седло и так сердито дергает переднего верблюда, словно именно он сделал воду негодной. Качаются вьюки, поскрипывают седла. Повернув на север, мы продолжаем путь.

Багровое солнце опускается в горы, покрывая розовой, не утоляющей жажду росой щебни, полыни, потрескавшиеся, изъеденные скалы, готовые рассыпаться при, первом толчке. Начинается медленный подъем, чаще встречаются камни, редеют и без того уже жидкие травы, гравий сухо и звонко скрипит под ногами. В сумерках мы ставим палатки на каком-то затерянном холме, стреноживаем коней, к вьюкам привязываем верблюдов. По привычке, пока не стемнело, я иду с ружьем искать тушканчиков и, по привычке же, захватываю караганы на топливо. Все смотрят на меня удивленно: воды нет, ужин готовить не на чем. Мы получаем по половинке лепешки и по одному глотку воды из бутылки, предусмотрительно захваченной Викторычем. Все засыпают не раздеваясь: назавтра в дорогу чуть свет.

юбки для девочек