Мимо монастыря к озёрам

Под вечер мы снова попадаем в гористую страну. Дорога уходит вверх по узким лощинам среди зеленых склонов и пастбищ. Здесь только что прошел дождь, трава выпрямляется, стряхивая капли, и воздух налит благоуханием. Вечереет, птицы летят на ночевку, и только три орла — два беркута и один степной –рут еще какую-то падаль у дороги. Два первых успевают слететь; я стреляю в степного, он падает в мокрую, душистую траву.

Уже совсем в сумерки мы подъезжаем к большому монастырю Мишиг-гун. Было бы бесполезной тратой времени искать его на картах: старинный и сравнительно крупный населенный пункт еще не значится ни на одной из них. Половину дня сегодня мы ехали по местности, которая белеет на картах пустым безымянным пятном. Завтра тоже весь день наш будет лежать по району, еще ждущему своего топографа.

Босоногие, грязные мальчишки, встретив нас криком и воем, бросаются следом за автомобилем. Это — будущие ламы, ламские ученики и послушники. Один из них, посмелее, встает впереди, заграждая дорогу. Растопыривший ноги в крючконосых сапогах-гутулах и раскинувший руки в широченных рукавах, он похож издали на какую-то причудливую букву. Мимо монастырской стены-частокола, из-за которой смотрят крыши храмов, шесты с бунчуками, флажками и украшениями, молитвенные мельницы и беспорядочная куча плоских монастырских лачуг, мы проезжаем дальше к торговым постройкам. Разбиваем палатку и располагаемся под открытым небом около притихшей машины.

Всю ночь шел дождь, под утро стало холодно (всего 8° по Цельсию). Просыпаясь, я слышал, как бегал кто-то около палатки и хлопал руками, разогреваясь. Резкий и колкий ветер дул от Хангая, низкой чередой тянулись тучи. Позднее, около полудня, когда чуть разъяснило, вдалеке на северо-западе мы увидели гребни гор, сплошь укрытые снегом. На Хангай вернулась зима; холодное дыхание снегопада долетело и до наших гор.

Пассажиры автомобиля преобразились: надели перчатки, плащи, теплые меховые шапки; машина имела теперь вид уходящей для полярных исследований. Первый же перевал (а подъем на него был крутой и высокий) встретил нас свирепым, удушающим, не дающим дышать ветром. Колеи дороги, и раньше часто терявшиеся, теперь на горных лугах, чередующихся с болотами, были еле заметны, а добравшись до скал, и вовсе стирались. Мы ехали по высоко поднятой плоской вершине со многими впадинами и бесчисленными останцами, грудами скал и грядами щебня. Невидимые резцы и зубила пустынного скульптора — ветра веками трудились над дикими нагромождениями скал и превратили их теперь в причудливые руины крепостей, в сторожевые башни с амбразурами, в зачарованные косоглазые головы каменных баб. Между ними, осторожно пыхтя, час за часом нащупывает дорогу машина; все приумолкли, сидят неподвижно, повернувшись спиной к ветру.

Перемена свершается неожиданно и вдруг: из-за скал, впереди, внизу, под ногами разом показываются беспредельные пространства голубых и призрачных равнин с вереницами светлых озер, еще не попавших на карты, развертываются синие цепи гор с мглой и солнечными пятнами дальних хребтов, тонущих в безмерном просторе. Мы у спуска, и примолкшая машина чертит свой извилистый путь все ниже и ниже по теплому склону остающихся сзади гор. Через полчаса мы в долине, видим, как крачки вьются над озером, как никем не тревожимые утки плавают на нем большими табунами. В нем никто еще не ловил рыбы, и осока не гнулась под ногами охотника.

Потом озеро скрывается за мелкими буграми; через полчаса начинаются холмы, через час мы снова на долгом и трудном перевале. Машина уходит вперед и, заваленная багажом, для нас, плетущихся сзади, кажется толстым жуком, который упорно и длительно катит в гору свой шар.

Затем опять мы на высшей точке перевала; холод, ветер, а перед спуском — новая голубая бездна под ногами, необычайная панорама голубой и солнечной страны. Так мы оставили позади четыре или пять перевалов, и каждый раз от начала подъема до гребня и от вершины до конца спуска перед глазами проходят картины постепенной смены растительности и животного мира, связанные с изменениями условий жизни на разных высотах. В долинах — степь или заросли ирисов и дэрэсу, на кочках которых машина прыгает и трясет нас чуть не до потери сознания. Тут много монгольских жаворонков, выскакивают зайцы, видны норы тушканчиков. На вершинах — густая и свежая зелень лугов и болот. Здесь рогатый жаворонок вместо белокрылого — монгольского, тарбаганы и джумбураны сменяют зайца и тушканчиков; у болот — красные утки, кулики-красноножки и коньки Ричарда. В одном месте, на лужайке, суетливо тыкался во все ямки куцый маленький зверек с черным ремешком по спине; это был, по-видимому, молодой джунгарский хомячок.