Охрана природы

Серые низкие тучи ранней весны сменяло яркое небо, и пышные кудрявые облака поднимались вверх с восходящими токами нагретого воздуха. Белоснежные, ослепительно чистые, они плыли над присмиревшей, вошедшей в берега речкой и грязными пашнями, широко раскинув лебяжьи крылья, круто выпятив белую грудь. Теплые дожди повисали прозрачной косой сеткой между полями и дальним лесом, перекидывали за Волгу легкие, многоцветные мосты радуги. Вереницы гусей-гуменников с тихим говором гоготанья, колыхаясь, уносились на север в этой тонкой сетке дождя, в тумане медленно поднимающихся испарений. Ранняя зелень пробивалась тут и там. Сырые низинки на косогорах издали казались уже совсем зелеными. Потом стада наполняли шумом ранние выгоны, пахари появлялись на ближних и дальних полях; влажно поблескивая, темнели первые полосы поднятой земли. Прилетали горихвостки и пеночки, мухоловки и славки. К старым гнездам под застрехами сельских домов возвращались ласточки-касатки и щебетали над улицами. А лес становился все зеленее, все наряднее, весь пропитанный песнями птиц и солнечным светом. Желтели чистяки и ветреницы, лиловые хохлатки и розовые медуницы всюду пестрели над сырым ковром старых листьев. Воздух все более наливался упоительными запахами весны.

В эту пору каждый новый день приносил целые вороха событий. Глаза мои разбегались, ноги не знали отдыха, и башмаки не успевали просыхать. Новые невиданные силы пробуждались и все наполняли собой в чудесном весеннем мире. И могучую Волгу, на много верст раскинувшуюся в половодье, и быстрый рост трав, и буйный теплый ветер, мчавшийся с юга. Как часто бессильными, тусклыми, жалкими казались мне записи в дневниках — попытки отразить все это на бумаге. Но я упорно вел счет событиям и дням, искал нужные слова для передачи своих впечатлений.

Сейчас, перелистывая старые дневники, я нахожу немало ошибок, досадных пропусков и недоделок. Это записи начинающего любителя, плохо представляющего, что могут и должны дать фенологические наблюдения.

И если теперь многое ясно в сроках, последовательности, причинах и внутренних связях явлений, то тогда приходилось двигаться вперед на ощупь, не имея нужных книг и советов знающих людей. Сейчас зачастую я уже не просто наблюдаю, надеясь на удачу, которая даст возможность увидеть новое и интересное, а действую наверняка, обдуманно ставлю природе вопросы. И нередко заранее знаю, как и что она ответит. Летописи охраны природы ведут не только с целью сохранить для науки сведения о минувших событиях. Изучая прошлое, биологи имеют возможность видеть далеко вперед, предугадать многие явления в природе. Умение давать прогнозы, предвидеть очень важно для сельского хозяйства и рыболовства, для борьбы с вредными животными и пушного промысла.

Если поздней осенью пролетные канюки-зимняки десятками кружатся над полями средней полосы страны и среди этих птиц много молодых, с темным оперением, я знаю, что в архангельских тундрах этим летом было много леммингов-пеструшек. Зимняки хорошо размножаются только в годы обилия их основного корма — грызунов. Но в такие же годы хорошо размножаются и песцы. Это значит, что в ближайшую зиму после осени с обильным пролетом зимняков ненцы Большеземельской тундры добудут много белоснежных песцовых шкурок.

Когда бурые с белыми крапинками длинноносые сибирские кедровки полетят на запад через Татарию, Поволжье и Белоруссию, я знаю, что на Урале и в Сибири нет урожая еловых шишек и кедровых орешков. Кедровки улетают от зимнего голода. Голодно будет и белкам, но им не улететь в буковые леса. Белки вымрут, и года два подряд в тайге Сибири будут плохие заготовки беличьих шкурок. Как лакмусовая бумажка служит указателем реакции раствора, так поведение некоторых насекомых, птиц и зверей может служить хорошим индикатором явлений, происходящих в охране природы. Я нашел и описал ряд таких живых индикаторов, а сейчас занят изучением влияния погоды и стихийных бедствий на изменения количества животных.

Известно, что после засушливых лет в степях нужно ждать массового «отрождения» саранчи и кобылок. Наоборот, в сырые, дождливые годы их бывает мало. Если морозно начало зимы, а снег еще не выпал, земля промерзает на большую глубину. В такую зиму погибает много кротов, землероек, ласок, «вымерзают» на полях мыши и полевки. У нас разработана и совершенствуется целая система прогнозов, обслуживающих нужды охотничьего хозяйства и борьбы с вредителями. Прогнозами пользуются врачи-эпидемиологи; им важно заранее знать, есть ли опасность массового появления грызунов, распространяющих болезни человека.

Но в дни моей юности всего этого не было. Изучением сезонных явлений занимались лишь ученые-одиночки, да и у них круг интересов был очень узок. Я увлекся этими наблюдениями не потому, что они могли быть кому-нибудь полезны, а как-то невольно, без всяких намерений. Записи накоплялись незаметно, сами собой, и стопочка дневников росла, как муравьиный холмик, куда день за днем подтаскивают новые листики и хвоинки. Но однажды отец указал мне в газете «Волгарь» небольшую заметку, побудившую иными глазами посмотреть на мои занятия охраной природы. Газета перепечатала из столичного издания письмо петербургского профессора Д. Н. Кайгородова «К любителям по охране природы». Помню, оно начиналось несколько старомодно: «По примеру прошлых лет, мы обращаемся...» и т. д.

Профессор занимался изучением фенологии, т. е. сезонных явлений, и в частности весенним прилетом птиц. Для его сводок нужны были наблюдения из разных уголков страны. Я старательно переписал все, что имел по прилету, купил хороший конверт и, не сказав ничего дома, сдал на почту. Кажется, то было первое письмо, написанное мною в жизни. Ответ пришел скоро — желтоватый бланк с ровными рядами строчек, заполненных бисерным почерком. И внизу подпись: «профессор Д. Кайгородов». Дмитрий Никифорович (так звали ученого) благодарил за присылку сведений и рекомендовал пользоваться для определения весенних цветов и бабочек изданными им «богато иллюстрированными книгами, написанными специально для любителей охраны природы». В конце письма он «выражал надежду» на мое содействие в будущем. Увы, богато иллюстрированные книги были мне не по карману, а радость от полученного ответа — какой-то неполной. Письмо произвело гораздо большее впечатление на моих родителей, чем на самого получателя. Я почувствовал в ответе какой-то холодок официальности. Видимо, Кайгородов всем своим заочным сотрудникам писал на один манер. Моя догадка оказалась правильной: в последующие годы приходили письма с одним и тем же текстом, отпечатанным типографским путем. Только подпись профессора была от руки. Тогда это казалось немножко обидным, теперь же я знаю, какое огромное количество сведений нужно собрать для каждой фенологической сводки, как трудно отвечать всем корреспондентам и вести огромную переписку, не имея для этого специального секретаря. Письма с напечатанным текстом были просто извещениями о получении сведений, обычной данью правилам вежливости.

Четыре или пять лет я посылал сводки своих наблюдений в Лесной институт, где Кайгородов читал лекции по охране природы. Потом я как-то охладел к этой односторонней переписке. Каждый год мои донесения уходили в Петербург, но что из них получалось, как обрабатывал их профессор, — я так и не узнал. Только через десять лет, уже студентом университета, я нашел научные труды Кайгородова об изохронах (линиях, соединяющих на карте географические точки, в которых, птица появляется в один и тот же день) весеннего прилета и пролета птиц. На карте Европейской России изохроны, нанесенные Кайгородовым, тянутся параллельными рядами с северо-запада на юго-восток. При взгляде на такую карту легко угадывается поступательное движение птичьих стай, наступление всего весеннего фронта с юго-запада на северо-восток. Обрабатывая наблюдения для изохрон, Кайгородов подсчитал и среднюю длину перелета разных птиц за сутки. Зная эти цифры и получив телеграмму из Киева или Житомира о появлении первых пролетных уток, легко подсчитать, в какое время перелетный фронт достигнет Среднего Поволжья или района Вологды.

Когда в кружке натуралистов или на лекции по охране природы я демонстрирую карты изохрон Кайгородова, в памяти невольно воскресает узкий газетный столбец, начинающийся словами «По примеру прошлых лет...», и весенний ветер, уносящий к северу стаи перелетных птиц над поднятой к небу головой гимназиста. За строгой сеткой изохрон скрывается конденсированный труд самого Кайгородова и тысячи наблюдений его добровольных помощников. В этих линиях и точках есть маленький вклад и моих усилий — неровные строчки ребячьих записей, переплавленные в короткие научные формулы на лабораторном огне ученого.